Неточные совпадения
Становилось темнее, с гор повеяло душистой свежестью, вспыхивали огни, на черной плоскости озера являлись медные трещины. Синеватое туманное небо казалось очень близким земле,
звезды без
лучей, похожие на куски янтаря, не углубляли его. Впервые Самгин подумал, что небо может быть очень бедным и грустным. Взглянул на часы: до поезда в Париж оставалось больше двух часов. Он заплатил за пиво, обрадовал картинную девицу крупной прибавкой «на чай» и не спеша пошел домой, размышляя о старике, о корке...
Быстро темнело. В синеве, над рекою, повисли на тонких ниточках
лучей три
звезды и отразились в темной воде масляными каплями. На даче Алины зажгли огни в двух окнах, из реки всплыло уродливо большое, квадратное лицо с желтыми, расплывшимися глазами, накрытое островерхим колпаком. Через несколько минут с крыльца дачи сошли на берег девушки, и Алина жалобно вскрикнула...
При серьезном отношении к ней она, даже и неверно формулированная, может явиться возбудителем бесконечного ряда других, как
звезда, она разбрасывает
лучи свои во все стороны.
Она мигом взвесила свою власть над ним, и ей нравилась эта роль путеводной
звезды,
луча света, который она разольет над стоячим озером и отразится в нем. Она разнообразно торжествовала свое первенство в этом поединке.
У ней глаза горели, как
звезды, страстью. Ничего злого и холодного в них, никакой тревоги, тоски; одно счастье глядело
лучами яркого света. В груди, в руках, в плечах, во всей фигуре струилась и играла полная, здоровая жизнь и сила.
Аллеи представлялись темными коридорами, но открытые места, поблекший цветник, огород, все пространство сада, лежащее перед домом, освещались косвенными
лучами выплывшей на горизонт луны.
Звезды сильно мерцали. Вечер был ясен и свеж.
Где он возьмет цвета для этого пронзительно-белого
луча здешних
звезд? как нарисует это мление вечернего, только что покинутого солнцем и отдыхающего неба, эту теплоту и кротость лунной ночи?
Вследствие ли особенной чистоты воздуха или каких-либо иных причин
звезды по величине и яркости
лучей казались крупнее, и от этого на небе было светлее, чем на земле.
Ты долго ль будешь за туманом
Скрываться, Русская
звезда,
Или оптическим обманом
Ты облачишься навсегда?
Ужель навстречу жадным взорам,
К тебе стремящимся в ночи,
Пустым и ложным метеором
Твои рассыплются
лучи?
Все гуще мрак, все пуще горе,
Все неминуемей беда.
В зале потолок изображал все небо: по синему полю были насажены
звезды из сусального золота, а в средине золотой треугольник с
лучами.
— Знаете? — сказал хохол, стоя в двери. — Много горя впереди у людей, много еще крови выжмут из них, но все это, все горе и кровь моя, — малая цена за то, что уже есть в груди у меня, в мозгу моем… Я уже богат, как
звезда лучами, — я все снесу, все вытерплю, — потому что есть во мне радость, которой никто, ничто, никогда не убьет! В этой радости — сила!
Он хвалил направление нынешних писателей, направление умное, практическое, в котором, благодаря бога, не стало капли приторной чувствительности двадцатых годов; радовался вечному истреблению од, ходульных драм, которые своей высокопарной ложью в каждом здравомыслящем человеке могли только развивать желчь; радовался, наконец, совершенному изгнанию стихов к ней, к луне, к
звездам; похвалил внешнюю блестящую сторону французской литературы и отозвался с уважением об английской — словом, явился в полном смысле литературным дилетантом и, как можно подозревать, весь рассказ о Сольфини изобрел, желая тем показать молодому литератору свою симпатию к художникам и любовь к искусствам, а вместе с тем намекнуть и на свое знакомство с Пушкиным, великим поэтом и человеком хорошего круга, — Пушкиным, которому, как известно, в дружбу напрашивались после его смерти не только люди совершенно ему незнакомые, но даже печатные враги его, в силу той невинной слабости, что всякому маленькому смертному приятно стать поближе к великому человеку и хоть одним
лучом его славы осветить себя.
Голова действительно кружилась у Санина — и над всем этим вихрем разнообразных ощущений, впечатлений, недосказанных мыслей постоянно носился образ Джеммы, тот образ, который так неизгладимо врезался в его память в ту теплую, электрически-потрясенную ночь, в том темном окне, под
лучами роившихся
звезд!
Только над головой большие
звезды дрожали своими ресницами среди черной ночи, да голубой
луч от маяка подымался прямо вверх тонким столбом и точно расплескивался там о небесный купол жидким, туманным, светлым кругом.
Зимняя ночь тянулась долго-долго, и черные окна пустой дачи угрюмо глядели на обледеневший неподвижный сад. Иногда в них как будто вспыхивал голубоватый огонек: то отражалась на стекле упавшая
звезда, или остророгий месяц посылал свой робкий
луч.
Я стал усердно искать книг, находил их и почти каждый вечер читал. Это были хорошие вечера; в мастерской тихо, как ночью, над столами висят стеклянные шары — белые, холодные
звезды, их
лучи освещают лохматые и лысые головы, приникшие к столам; я вижу спокойные, задумчивые лица, иногда раздается возглас похвалы автору книги или герою. Люди внимательны и кротки не похоже на себя; я очень люблю их в эти часы, и они тоже относятся ко мне хорошо; я чувствовал себя на месте.
Окна эти обрамливались еще резными, ярко же раскрашенными наличниками и зелеными ставнями, которые никогда не закрывались, потому что зимой крепкий домик не боялся холода, а отец протопоп любил свет, любил
звезду, заглядывавшую ночью с неба в его комнату, любил лунный
луч, полосой глазета ложившийся на его разделанный под паркет пол.
Здесь было довольно тихо. Луна стала совсем маленькой, и синяя ночь была довольно темна, хотя на небе виднелись
звезды, и большая, еще не застроенная площадь около центрального парка смутно белела под серебристыми
лучами… Далекие дома перемежались с пустырями и заборами, и только в одном месте какой-то гордый человек вывел дом этажей в шестнадцать, высившийся черною громадой, весь обставленный еще лесами… Эта вавилонская башня резко рисовалась на зареве от освещенного города…
Все это говорил Глеб вечером, на другой день после того, как река улеглась окончательно в берега свои. Солнце уже давно село.
Звезды блистали на небе. Рыбаки стояли на берегу и окружали отца, который приготовлялся уехать с ними на реку «
лучить» рыбу.
Багряные
лучи солнца обливали стены и башни города кровью, зловеще блестели стекла окон, весь город казался израненным, и через сотни ран лился красный сок жизни; шло время, и вот город стал чернеть, как труп, и, точно погребальные свечи, зажглись над ним
звезды.
Только что погасли
звезды, но еще блестит белая Венера, одиноко утопая в холодной высоте мутного неба, над прозрачною грядою перистых облаков; облака чуть окрашены в розоватые краски и тихо сгорают в огне первого
луча, а на спокойном лоне моря их отражения, точно перламутр, всплывший из синей глубины вод.
— Оказалось, по розыску моему, что слово это значит обожание, любовь, высокую любовь к делу и порядку жизни. «Так! — подумал я, — так! Значит — культурный человек тот будет, который любит дело и порядок… который вообще — жизнь любит — устраивать, жить любит, цену себе и жизнь знает… Хорошо!» — Яков Тарасович вздрогнул; морщины разошлись по лицу его
лучами от улыбающихся глаз к губам, и вся его лысая голова стала похожа на какую-то темную
звезду.
Впереди, верстах как будто в двух, горела какая-то тусклая, красно-желтая
звезда, но горела без
лучей, резко очерченным овалом. Через десять шагов мы уже оказались около нее; двухверстное расстояние оказалось оптическим обманом. Это была масляная лампочка.
Прямой, высокий, вызолоченный иконостас был уставлен образами в 5 рядов, а огромные паникадила, висящие среди церкви, бросали сквозь дым ладана таинственные
лучи на блестящую резьбу и усыпанные жемчугом оклады; задняя часть храма была в глубокой темноте; одна лампада, как запоздалая
звезда, не могла рассеять вокруг тяготеющие тени; у стены едва можно было различить бледное лицо старого схимника, лицо, которое вы приняли бы за восковое, если б голова порою не наклонялась и не шевелились губы; черная мантия и клобук увеличивали его бледность и руки, сложенные на груди крестом, подобились тем двум костям, которые обыкновенно рисуются под адамовой головой.
Клянусь полночною
звездой,
Лучом заката и востока,
Властитель Персии златой
И ни единый царь земной
Не целовал такого ока;
Гарема брызжущий фонтан
Ни разу жаркою порою
Своей жемчужною росою
Не омывал подобный стан!
Еще ничья рука земная,
По милому челу блуждая,
Таких волос не расплела;
С тех пор как мир лишился рая,
Клянусь, красавица такая
Под солнцем юга не цвела.
Горбун не ответил. Он был едва видим на лавке у окна, мутный свет падал на его живот и ноги. Потом Пётр различил, что Никита, опираясь горбом о стену, сидит, склонив голову, рубаха на нём разорвана от ворота до подола и, мокрая, прилипла к его переднему горбу, волосы на голове его тоже мокрые, а на скуле — темная
звезда и от неё
лучами потёки.
Наступило лето, сухое и знойное, за Окою горели леса, днём над землёю стояло опаловое облако едкого дыма, ночами лысая луна была неприятно красной,
звёзды, потеряв во мгле
лучи свои, торчали, как шляпки медных гвоздей, вода реки, отражая мутное небо, казалась потоком холодного и густого подземного дыма.
Глаза же у царя были темны, как самый темный агат, как небо в безлунную летнюю ночь, а ресницы, разверзавшиеся стрелами вверх и вниз, походили на черные
лучи вокруг черных
звезд. И не было человека во вселенной, который мог бы выдержать взгляд Соломона, не потупив своих глаз. И молнии гнева в очах царя повергали людей на землю.
Под луговым берегом плавает огонек, от него, по воде, простирается острый красный
луч — это рыбак
лучит рыбу, а можно думать, что на реку опустилась с неба одна из его бесприютных
звезд и носится над водою огненным цветком.
Торопливо горят
звёзды, чтобы до восхода солнца показать всю красоту свою; опьяняет, ласкает тебя любовь и сон, и сквозь душу твою жарко проходит светлый
луч надежды: где-то есть прекрасный бог!
Промозглая темнота давит меня, сгорает в ней душа моя, не освещая мне путей, и плавится, тает дорогая сердцу вера в справедливость, во всеведение божие. Но яркой
звездою сверкает предо мной лицо отца Антония, и все мысли, все чувства мои — около него, словно бабочки ночные вокруг огня. С ним беседую, ему творю жалобы, его спрашиваю и вижу во тьме два
луча ласковых глаз. Дорогоньки были мне эти три дня: вышел я из ямы — глаза слепнут, голова — как чужая, ноги дрожат. А братия смеётся...
На земле жилось нелегко, и поэтому я очень любил небо. Бывало, летом, ночами, я уходил в поле, ложился на землю вверх лицом, и казалось мне, что от каждой
звезды до меня — до сердца моего — спускается золотой
луч, связанный множеством их со вселенной, я плаваю вместе с землей между
звезд, как между струн огромной арфы, а тихий шум ночной жизни земли пел для меня песню о великом счастье жить. Эти благотворные часы слияния души с миром чудесно очищали сердце от злых впечатлений будничного бытия.
Была тихая, теплая и темная ночь; окно было открыто;
звезды блестели на черном небе. Он смотрел на них, отличая знакомые созвездия и радуясь тому, что они, как ему казалось, понимают его и сочувствуют ему. Мигая, он видел бесконечные
лучи, которые они посылали ему, и безумная решимость увеличивалась. Нужно было отогнуть толстый прут железной решетки, пролезть сквозь узкое отверстие в закоулок, заросший кустами, перебраться через высокую каменную ограду. Там будет последняя борьба, а после — хоть смерть.
Звезды ласково мигали
лучами, проникавшими до самого его сердца.
Туман стоял неподвижно, выжатый из воздуха сорокаградусным морозом, и все тяжелее налегал на примолкшую землю; всюду взгляд упирался в бесформенную, безжизненную серую массу, и только вверху, прямо над головой, где-то далеко-далеко висела одинокая
звезда, пронизывавшая холодную пелену острым
лучом.
Во мраке качались гигантские ветви, старые стволы стояли, точно великаны-призраки, и ни одна
звезда не заглядывала в чащу, ни один
луч не освещал темноты.
Макар и не заметил раньше, что на равнине как будто стало светать. Прежде всего из-за горизонта выбежали несколько светлых
лучей. Они быстро пробежали по небу и потушили яркие
звезды. И
звезды погасли, а луна закатилась. И снежная равнина потемнела.
Герасим не мог их слышать, не мог он слышать также чуткого ночного шушукания деревьев, мимо которых его проносили сильные его ноги; но он чувствовал знакомый запах поспевающей ржи, которым так и веяло с темных полей, чувствовал, как ветер, летевший к нему навстречу, — ветер с родины, — ласково ударял в его лицо, играл в его волосах и бороде; видел перед собою белеющую дорогу — дорогу домой, прямую, как стрела; видел в небе несчетные
звезды, светившие его путь, и, как лев, выступал сильно и бодро, так что когда восходящее солнце озарило своими влажно-красными
лучами только что расходившегося молодца, между Москвой и им легло уже тридцать пять верст…
Да, много лет и много горьких мук
С тех пор отяготело надо мною;
Но первого восторга чудный звук
В груди не умирает, — и порою,
Сквозь облако забот, когда недуг
Мой слабый ум томит неугомонно,
Ее глаза мне светят благосклонно.
Так в час ночной, когда гроза шумит
И бродят облака, —
звезда горит
В дали эфирной, не боясь их злости,
И шлет свои
лучи на землю в гости.
Я знал, что есть такие
звезды в небесных пространствах, от которых
лучи доходят на землю лишь в тысячи и миллионы лет.
Завет Предвечного храня,
Мне тварь покорна там земная;
И
звёзды слушают меня,
Лучами радостно играя.
Лучи к ним в душу не сходили,
Весна в груди их не цвела,
При них леса не говорили
И ночь в
звездах нема была!
Иль проснулись птички за кустами,
Там, где ветер колыхал их гнезды,
И, дрожа ревнивыми
лучами,
Ближе, ближе к нам нисходят
звезды?
Звезды слабей замелькали и, как бы испугавшись луны, втянули в себя свои маленькие
лучи.
Рассвет застал меня в состоянии бодрствования. Месяц был на исходе. Все мелкие
звезды, точно опасаясь, что солнечные
лучи могут их застать на небе, торопливо гасли. На землю падала холодная роса, смочив, как дождем, пожелтевшую траву, опавшую листву, камни и плавник на берегу моря.
А Гай привесил себе на грудь два плачущих глаза Ивана, и — о, диво! — весь лес осветился чудным сиянием. Две великолепные
звезды сверкнули на груди Гая, распространяя светозарные
лучи вокруг себя.
На дворе при фонарях выносили и укладывали в повозки раненых солдат. Было морозно, мерцали
звезды, на юге гремели орудия и вспыхивали бесшумные отсветы. Ползал по небу широкий
луч прожектора. Справа колебалось далекое, огромное зарево.
Образ Анжелики, двойника Марго, носился перед ним, и кровь ключом кипела в его венах; чудная летняя ночь своим дыханием страсти распаляла воображение Николая Герасимовича. С ним случился даже род кошмара, ему казалось, что это точно бархатное черное небо, усыпанное яркими золотыми
звездами, окутывает его всего, давит, не дает свободно дышать, останавливает биение его сердца — сидя в кресле, он лишился чувств и пришел в себя лишь тогда, когда на востоке блеснул первый
луч солнца.
На небе, усеянном
звездами, сверкал серебристый диск луны. Своим мягким беловатым светом освещал он темный лес и проникал своими
лучами фантастического зеленоватого света под свод черных сосен.
Только неизменные с веками солнышко и месяц попеременно, да
звезды рассыпные приходят и поныне голубить своими
лучами могилку его, как и прочих братьев, почиющих на общей усыпальне; только ветры непогодные прилетают на нее с своими заунывными песнями и гулят покойников в их смертной колыбели.